Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— Вы в самом деле полагаете…

— Надеюсь, что да.

Фриш-Галатис растирал остатки нечистот, какую-то густую кашицу неопределенного цвета, по кассетам, которые ему принесли.

— Большей частью это только сгустки грязи и моющих средств, но вот здесь и несколько текстильных волокон. Может быть, под микроскопом обнаружим и следы крови.

— Полагаете, этого достаточно, чтобы сделать в нашей лаборатории анализ и добыть какие-то доказательства?

— Вряд ли, — Фриш-Галатис поднялся. Лицо его было залито потом.

— То, что я нашел, — это так, для пробы. Распорядитесь вскрыть пол и разобрать канализационные трубы. С тем, что там найдем, можно попытаться!

Беседа ассистента фон Готы с Марией К. в Афинах.

Мария К. Все эти сплетни, которых вы тут нахватались и которыми пытаетесь морочить мне голову, стоят не больше прошлогоднего снега. Вы же не думаете, что люди примут всерьез измышления никому неведомого полицейского чиновника, или захудалого писаки-журналиста, или бредни уволенной служанки? О бреднях беглого стукача и не говорю.

Фон Гота. Именно потому я и позволил себе поинтересоваться вашим мнением о некоторых вещах. Разумеется, то, что вы скажете, останется между нами.

Мария К. Почему бы и нет — а что вы хотите знать?

Фон Гота. Хорстман в своих записках утверждает, что вы ждали, пока доктор Шмельц разведется, чтобы выйти за него замуж. Это правда?

Мария К. Вы же знаете, как выглядит доктор Шмельц. А теперь взгляните на меня — и поближе. Можете представить нас супружеской парой?

Фон Гота. Ну, нельзя сказать, что вы особенно подходите друг другу…

Мария К. Вот видите! Правда совсем в другом. Я гражданка Греции и никогда не собиралась покинуть свою страну. И всегда буду ей служить, кто бы ни стоял у власти!

Фон Гота. Могу я ваше патриотическое заявление понимать так, что вы уделяли внимание доктору Шмельцу, только чтобы помочь этим своей стране?

Мария К. Можете. И я добилась, что Шмельц запретил Хорстману публиковать серию статей с клеветой на нашу страну.

Фон Гота. Но Шмельц, вероятно, считал, что ваше отношение к нему вызвано уважением и любовью?

Мария К. Что считал доктор Шмельц — это его дело. Для меня он был одним из многих партнеров, и только. И к тому же спьяну вечно путал меня с какой-то Сузанной. А такого женщина не прощает.

В квартире Хорстманов прозвенел звонок. Хельга, покачиваясь, пошла открывать. Пригладив руками растрепанные волосы, пошлепала ладонью по опухшему лицу. Она давно уже не отрывалась от шампанского, пила, чтобы забыть… сама не знала что.

Заметив мутным взглядом, что в дверях стоит мужчина, обрадовалась — именно мужчина был ей сейчас всего нужнее. Кем бы он ни был. А был он Лотаром, другом ее покойного мужа.

Господи, давно ли закопали Хорстмана? Казалось, тыщу лет назад, не меньше. А ведь прошло всего пять часов.

— Входите же! — позвала Хельга. — Устраивайтесь поудобнее, лучше всего прямо в постели. Ваш верный друг уже на кладбище, так что ничто вам не мешает переспать с его женой. А я ужасно нуждаюсь в утешении!

Лотар протиснулся мимо нее, плюхнулся в ближайшее кресло, вытянул ноги и изрек, словно обнаружил вдруг нечто удивительное:

— Так вы теперь вдова, Хельга!

— И к тому же веселая вдова! А почему бы и нет? Ведь вы не хуже меня знаете, что наш брак с Хорстманом давно умер.

— Возможно. Но вы при этом недурно устроились. За его счет жили на широкую ногу. И представьте себе, что теперь могли бы жить ничуть не хуже!

Хельга навострила уши.

— Ну-ка, ну-ка, Лотар, что вы затеваете?

— Хельга, вы любите жизнь, и прежде всего сладкую жизнь, — испытующе взглянув на нее, Лотар продолжал: — И для вашей жизни вы просто созданы. Вот только берете слишком дешево. Уже известно, что вчера вечером Тириш за жалких несколько тысяч марок провернул с вами выгодную сделку. А вы задешево уступили права на рукописное наследство Хорстмана, да еще дали ему возможность подчистить изрядно подзапятнанный мундир.

— Ну и что? За эти деньги я пару месяцев проживу как королева!

— А что потом?

— А что вы предлагаете?

— Послушайте, Хельга, то, что Хайнц погиб, конечно очень грустно. Но почему бы хоть кому-то из людей, ему близких, не получить от этого какую-то пользу? До сей поры вы были женой репортера, который великолепно умел писать и тем прилично зарабатывал. Но почему бы вам теперь не выйти за управляющего, который умеет делать деньги еще ловчее?

— Вы Вольриха имеете в виду? — Хельга скептически ухмыльнулась. — В постели он вполне хорош, заполучить его туда совсем не трудно. Но чтобы он на мне женился, нечего и думать!

— А что, если ему немного помочь?

— И вы знаете как?

Лотар, усмехнувшись, вынул из кармана пачку бумаг.

— Я, милая Хельга, уже вжился в роль какого-то исполнителя последней воли вашего мужа. И при этом я пытаюсь поступать именно так, как, по моему представлению, сделал бы Хайнц. У меня полно его заметок. Среди них несколько весьма серьезных материалов на Вольриха. Попади они в хорошие руки — можно выжать недурной капитал. Например, в ваши прелестные ручки!

— Лотар, — возбужденно вскричала Хельга, — что вы за них хотите? Хотите переспать со мной — как залог моей благодарности в будущем?

— Не будем тратить время на проявления благодарности. Отбросим сантименты, игра пойдет по-крупному!

Лотар бросил на стол перед ней пачку бумаг, Хельга жадно сгребла их обеими руками.

— Дело тут идет не о поисках партнера для постельных радостей, о гораздо большем. Вспомните о Тирише. Тот был вынужден откупиться от своей бывшей секретарши тем, что обеспечил ее пожизненно, и потом все равно пришлось жениться на ней.

Из записок комиссара в отставке Келлера.

«Та игра, которую нам пришлось затеять с Хелен Фоглер, — исключительный случай в нашей практике. Она требует максимального внимания и сосредоточенности. Циммерман и я решились на это. Нам было не впервой. Только в этом случае, учитывая, что мы оба ей симпатизировали, это было вдвое труднее.

Прежде всего я отправил Сабину прогуляться с псом. За ними приглядывал полицейский патруль. А потом я объяснил Хелен Фоглер правила игры.

— Попытаемся устроить генеральную репетицию вашей роли свидетельницы в суде. Может быть, позднее вам действительно придется выступить в этом качестве.

Попытаемся воссоздать атмосферу судебного слушания с перекрестным допросом, протестами и контрпротестами, наводящими вопросами и вопросами-ловушками. Вас могут допрашивать судья, прокурор или адвокаты, могут быть вопросы, направленные „за“ и „против“ вас. Попытайтесь не дать себя сбить и не попасться. Хотите попробовать?

Она не возражала, и мы приступили к безусловно необходимой, но такой неприятной процедуре.

Келлер. Как и где вы встретились в ночь с субботы на воскресенье с Хесслером?

Хелен. Я была в ночном клубе „Либерия“.

Циммерман. Вы там ждали клиентов?

Хелен. Нет у меня никаких клиентов. Сидела со случайными знакомыми. Мы разговаривали и пили „Куба-либре“ — это ром с кока-колой и лимоном.

Циммерман. Вам придется привести имена этих знакомых. Кто за вас платил?

Хелен. Платила я за себя сама. Потом появился Хесслер. Я его знала, поскольку как-то Амадей одалживал у отца на одну ночь его машину и Хесслер отвез нас — Амадея, Манфреда и меня — к озеру Штарнберг.

Циммерман. И во время этой поездки вы, наверно, неплохо повеселились на заднем сиденье. С обоими сразу или по очереди? А Хесслер, сидевший за рулем, наверняка наслаждался зрелищем в зеркале?

Келлер. Примерно так, хотя и не обязательно, может протекать слушание в суде. Упаси вас Бог выйти из себя, фрау Фоглер. Наоборот, держите себя в руках и постарайтесь на любую провокацию реагировать как можно сдержаннее — хотя, знаю, иногда это будет очень трудно. Чего хотел от вас Хесслер, когда пришел в „Либерию“?

Хелен. Пригласил меня прокатиться, как он выразился. И добавил, что кое-кому это доставит радость. Я была уверена, что его прислали Амадей с Манфредом, и пошла с ним.

Циммерман. Сколько он пообещал вам за эту поездку?

Хелен. Нисколько.

Циммерман. А на какую сумму вы рассчитывали? Сто марок за один раз? Или триста марок за ночь?

Келлер. На такие вопросы отвечать вы не должны, но будьте к ним готовы. Значит, вы ушли с Хесслером, веря, что встретитесь с Манфредом и Амадеем. Только Хесслер вас отвез, как я полагаю, к Шмельцу.

Циммерман. Чего от вас хотел Шмельц?

Хелен. Это было ужасно. Шмельц сидел, развалившись в кресле, в одном белье. Хесслер мне швырнул три банкноты по сто марок и заорал: „Ну, давай, раздевайся!“ Но я не могла!